Рождественская

В конце года все выходит из строя: люди, машины, отношения. Трудно воспринять это как факт, который нужно принять и помнить, что наступит новый год и все либо наладится, либо выйдет на новый уровень, а если не выйдет, значит, и не надо было ничего из того, что разладилось.

Так случилось и в этот раз, где-то с начала декабря на нее посыпались неприятности как из рога, конечно же не изобилия, скорее из дерьмомета.

Муж, который был в завязке долгое время- полетел в открытый космос алкоголизма, быстро потеряв человеческий облик и всякий интерес к происходящему. Главная задача на ближнюю и дальнюю перспективу выражалась гениально лаконично: напиться и забыться. Она, может быть впервые за много лет, на все это посмотрела отстраненно и поняла, что в этой точке ее взаимоотношения с этим человеком пришли к завершению.

Благодарностью за все годы можно было считать двух пацанов, которых, конечно, еще как-то надо было поднять и образовать, но об этом не думалось и была уверенность, что все как-то образуется.

На работе, согласно правилам жанра, тоже включился автомат с жидкой коричневой субстанцией и уже не так радостно было чувство причастности с процессам большим и малым.

Про сломанные бытовые приборы, потерянные мобильные, заблокированные банковские карточки и сами по себе ломающиеся пополам детали в машине можно и не говорить.

Врач сказал, что внутри организма у нее поселилась небольшая армия паразитов, выводить которую нужно лекарством, принимать оное следует непременно по часам и в основном в ночное время, что она исправно и делала последние пару дней.

Сегодня она ехала на работу невыспавшаяся, несчастная, непозавтракавшая и неприкаянная. А утро-то было чудесным: то самое время в начале декабря, когда мегаполис усилиями трудолюбивых азиатов-дворников, скребущих тротуары до черноты, автомобилей, разбрасывавших черную жижу и прочего не успел еще загадить чудной белизны свежевыпавшего снега. Прислонившись лбом к запотевшему стеклу маршрутки и с какой-то тихой грустью воспринимая белоснежные красоты, она закрыла глаза...

'Профессор Эрман, просыпайтесь!' - кто-то тронул ее за плечо. Кем-то оказался кряжистый возница двуколки с реденькой рыжей бороденкой и плутоватыми глазами. Она оглянулась вокруг - двуколка стояла на круглой площади какого-то городка, словно сошедшего со старинной гравюры. 'Просыпайтесь, приехали, Дфорокс' - странно, он говорил на каком-то странном языке, не принадлежащем ни к одной из известных ей групп языков, тем не менее она его прекрасно поняла и, более того, на том же языке ответила:
- Спасибо, Гурлид, сколько я должна?
- Пять гефтеров, сударыня.
Движением, по автоматизму сравнимым с вытягиванием 'Визы' из кармашка бумажника, она запустила руку в кожаную сумочку на поясе и отсчитала пять монет странной треугольной формы.
- Благодарствуйте, сударыня, вот только я бы на вашем месте в город не возвращался, ну в самом деле, порешат они вас. Ай, да разве ж вашу ученую братию поймешь. Нннооо, родимые! - и повозка тронулась с места.
'Ну и где это мы?' - иронично, но не без внутренней дрожи подумала она. - Ладно, пройдусь, там посмотрим.
Утро было славное, позднее лето, солнце, радующее уже больше светом, чем зноем, свежими бликами заиграло на золоченой макушке здания, похожего на кирху. На площади одна за другой открывались лавки, она подошла к заведению зеркальщика и с любопытством изучила собственное отражение: серое платье причудливой формы с замысловатыми карманами, кожаный жилет, шляпа с широкими полями, на безымянном пальце правой руки - массивное кольцо с большим зеленым камнем и несколькими желтоватыми - поменьше. 'Ну, где бы я ни была, а выгляжу, как всегда - на все сто! Так, пора бы, наверное, и испить чего-нибудь утреннего, где тут у них общепит?'
Она прошла под сводчатую арку и уселась за деревянным столом. Подплыл хозяин заведения - именно подплыл, его толстенное брюхо странно контрастировало с маленькой бриллиантовой сережкой в ухе.
- Мадам, какой сюрприз! Вот уж не чаяли снова видеть вас! Как обычно?
- Да, Сиола, рогалик и фруктовый взвар - ответила она, в очередной раз дивясь тому, как спокойно и не задумываясь она это произнесла. Ей показалось, что в его услужливой улыбке промелькнуло что-то злорадное. Подойдя к стойке и отдав распоряжение кухарке, он подозвал мальчишку-полового и что-то шепнул ему на ухо. Мальчишка пулей вылетел за дверь.
За соседним столом сидели две женщины, одна из которых словно была создана не Богом, а патологическим женоненавистником - жидкие короткие волосенки, кривые зубы, фигура дистрофика с ДЦП. Вторая была тоже не из разряда топ-моделей - хищный крючковатый нос, глаза навыкате, непропорциональная фигура с толстой задницей, свисавшей со стула, к которому была прислонена толстая трость. При ее появлении дамы сразу же зашушукались. Пока она ждала свой завтрак, шушуканье продолжалось, до нее долетали фразы вроде 'ну совсем стыд потеряла', 'ну ты посмотри на нее', сказанные, быть может, нарочито громко. Дверь распахнулась, и в трактир вбежал мужчина средних лет, среднего роста и средней же наружности в клетчатом сюртучке и с повадками тех, кто явно не включает женщин в список своих любовных предпочтений. Он сразу же устремился к ее столу, наклонился к ней и быстрым шепотком заговорил : 'Элейн, дорогая, я только что узнал что ты вернулась. Какая же ты отважная! Я тебя уверяю, и я, и коллеги, мы все за тебя просто горой, просто горой! Но, боюсь уже не сможем ничего предпринять! Меня просили передать - тебя все очень-очень любят! Ну все, ретируюсь, удачи и до ...' - видимо, он хотел сказать 'до встречи', но почему-то осекся, схватил шляпу и так же торопливо покинул заведение. 'О как! Элейн Эрман, профессор, - подумала она. - что ж, звучит' и вернулась к необычайно вкусному рогалику и ароматному взвару.
Двери снова открылись, и вошли два дюжих молодца в черной униформе, на груди у каждого был вышит странный символ - четыре стрелки, устремленные в центр круга. Семенивший за ними трактирный мальчишка забежал вперед и пальцем показал на Элейн. Молодцы протопали к ее столу, на поясе у каждого болтался изрядных размеров кинжал.
'Элейн Эрман, вы арестованы' - пробасил один из них.
- Рогалик можно доесть? - здесь ее уже ничего не удивляло...
Полукруглый зал суда был полон. Элейн ввели в зал и усадили за барьер. Вошла троица судей и уселась на кресла. Видимо, сигнала к началу еще не было, и Элейн удалось внимательнее присмотреться к 'особой тройке', как она их для себя определила. Все трое были в черных мантиях с тем же самым логотипом с кругом и стрелками. Председателя определить было нетрудно, тем более что он сам своим поведением всячески давал понять, кто здесь главный. Это был лысоватый с остаточным ежиком жестких волос, высокого роста тип, с резкими и нервными манерами дворового кота, претендующего на роль вожака кошачьей братии. Вторым был дяденька лет 45, вполне себе приятный на вид. По лицу его все время скользила любезно-виноватая улыбка, мол, ну чего вы от меня хотите, работа такая. Третьим был чернявый юноша с вертлявыми ужимками, подобострастно поддакивающий Председателю и периодически развлекающий шефа шуточками со странным грассированием. Мантия юноши была заколота брошью в виде бабочки, что вкупе с жеманными манерами позволяло сделать вывод, что он питает к Председателю не столь официозно-платоническое чувство обожания. Наконец, Председатель откашлялся, стукнул молотком по столу, встал и возгласил:
- Полномочиями, данными мне (многозначительная пауза, чтобы все оценили, кем даны полномочия), я открываю настоящий судебный процесс против Элейн Эрман. Госпожа Эрман, известна ли вам суть предъявленных обвинений?
- Нет, ваша честь - абсолютно искренне ответила Элейн. В зале зашептались.
- Вы обвиняетесь в том, что будучи профессором нашего почтенного университета, вы вступили в преступный сговор с шайкой шарлатанов, дабы воспользоваться их бесовскими, запрещенными и в высшей степени опасными методами так называемого омоложения. Сие есть прямое нарушение Статута о науке, параграф 34, гласящий: 'Буде ученый в своекорыстной цели воспользуется ведовством, шарлатанством, а равно иным бесовским методом с целью лечения, обогащения либо устройства личной жизни, ввиду особой опасности данного деяния для благонамеренного научного сообщества, сей ученый подлежит смертной казни с лишением всех титулов'.
- Вы о чем? - стараясь не рассмеяться, спросила Элейн. Это начало ей напоминать Кэрролловский судебный процесс над Алисой стране чудес.
- А это мы, милочка, - вступил юноша, скорее всего сегодня был первый процесс, где ему дали возможность выступить - о ваших шашнях с четой Соло-Дило, эликсирчики там, зельица. Припоминаете?
- Не очень
- А вам известно, что супруги Соло-Дило вердиктом Высочайшего Суда признаны особо опасными, вредными науке ведунами и повешены два дня назад?
- ну, а я-то здесь при чем? - весь этот фарс уже не забавлял, а раздражал ее
- Сколько вам лет, обвиняемая? - спросил Председатель
- 39, хотя это к делу не относится.
- А это мы сейчас посмотрим. Обнажить ее!
Невесть откуда взявшиеся молодцы ловко стянули с Элейн платье. Зал взорвался, мужчины восхищенно рассматривали Элейн, женщины завистливо кривили носы, а две давешние тетки из трактира шипели 'Ведьма!'
- И вы утверждаете, что столь совершенные телесные кондиции - перекрывая шум, сказал Председатель - в вашем возрасте достижимы естественным путем? Нет, тут налицо ведовство, опасное и злонамеренное. Ладно, можете одеться.
Элейн трясло от холода, стыда, и какой-то могильной жути. Но она нашла в себе силы спросить:
- А откуда вы об этом узнали?
- От свидетеля, душа моя, от свидетеля, - медоточиво проблеял юный служитель Фемиды
- Ну и кто же ваш свидетель?
- Ввести! - гаркнул председатель.
Это был второй удар, второй приступ ужаса. В осунувшемся, обросшем одетом в рванье человеке, которого ввели в зал в кандалах, она узнала своего мужа. Правда, это уже был не тот пухлый весельчак-выпивоха, у которого в последнее время что-то не ладилось в его скорняжном ремесле, от чего он начал пить намного больше, и дела пошли совсем плохо. Это был сломленный, избитый, затравленный человек с потухшим взглядом.
- Ну-с, свидетель, вы подтверждаете ранее данные показания о том, что ваша жена вступила в преступную связь с супругами Соло-Дило и пыталась вас склонить к тому же?
- Да, ваша честь, подтверждаю, - надтреснутым голосом сообщил он.
- За преднамеренное банкротство, а также доносительство (гадко хихикнул юноша) вы приговариваетесь к пожизненным каторжным работам. Увести!
Вдруг муж вырвался из рук конвоя, подбежал к барьеру и лихорадочно забормотал:
- Дорогая, я не виноват! Они обещали.... Деньги .... и постоянный кредит на это пойло в трактире ... Я не виноват!
Конвой выволок его из зала.
- Итак, - председатель встал - за бесовское ведовство по предварительному сговору вы, Элейн Эрман, приговариваетесь к смертной казни через повешение! Приговор будет приведен в исполнение немедленно!
Чернявый практикант что-то шепнул на ухо председателю.
-Ах да, чуть не забыл. Введите!
Две женщины в униформе ввели двух растерянных малышей, старшему было лет девять, младшему годика полтора.
Элейн зарыдала, бросилась к ним, но ее цепко схватила охрана
- Согласно циркуляру 238, дети преступников подлежат продаже на невольничьем рынке! Да свершится правосудие!
- Нееееет! Детей не трогайте, подонкиии...

... Дэвушка мона зашем кричишь? Просыпайся, конешная маршруткам не идет уже совсем - тронул ее за плечо смуглый водила.
Она испуганно осмотрелась.
- Дфорокс?
- Э, увашаемая какой творог. Киевская, метро, приехали сэзге, матурым!
Она рванулась из маршрутки, на ходу дрожащей рукой доставая мобильный и набирая домашний номер. Ответил муж.
- У вас все хорошо?
- Ну, в общем, да, за исключением того, что младший опять описал весь ковер, а старший пошел в школу в трениках вместо джинсов, у меня тут кой-какая работенка наклевывается, а что?
- Скажи мне, только не удивляйся и хоть один раз ответь мне честно: ты бы за бабло и за бухло свое проклятое меня бы, ну, например, ментам сдал, если бы знал, что я в чем-то виновата?
- Ну мать, ты даешь, - протянул он. - ну там клянчить или тырить стольник на водку - это я еще могу. Но сдать тебя, это уж извини, какой бы ни был я пропойца, это за гранью, ты можешь этому не поверить после всего, что было, но я таки тебя люблю. А вообще могла бы заметить, что я уже две недели в завязке. Кстати, мне сейчас какие таблетки пить из тех, что твоя Солодилова выписала? Холегон или хепар?
- Холегон, сволочь ты этакая - почему-то злости, как бы она ни хотела, в голосе не было.
Падал мягкий, пушистый добрый снег, укрывая белой пеленой что-то, чего и так видеть не хотелось. Она утерла слезы и пошла к метро, не обратив внимание на пикет какой-то новой радикальной партии, логотипом которой были четыре стрелки, направленные в центр круга...